История храма

Краткий исторический очерк
Свято-Смоленской церкви в с. Южа Вязниковского уезда
Владимирской губернии.

Деревянный Никольский храм в селе Южа-Никольское упоминается в документах 1628 года, но, очевидно, был построен еще раньше. Как говорит приходская летопись, в незапамятные времена крестьяне обрели здесь на пне маленькую медную икону Богоматери-Одигитрии (называвшейся на Руси с ХП в. Смоленской) и в честь Явления выстроили этот Никольский храм со Смоленским приделом. Велика была любовь народа к Богу и его храму.

Но со временем деревянный храм стал ветшать, и в 90-х гг. ХУШ в. рядом с ним иждивением дворян Опочинных (а именно Татьяны Федоровны, вдовы артиллерии поручика Николая Ивановича) в их Южском поместье был выстроен большой каменный храм, который назвали Смоленским. Южный придел храма посвятили св.Николаю. Храм был освящен архиепископом Владимирским и Суздальским Виктором (Онисимовым, на кафедре 1783-1800). Видя усердие народа к молитвенному почитанию Богородицы, каждый из владельцев Южи стремился что-то сделать для благоукрашения храма. В 1862-65 гг. И.А.Протасьев расширил трапезную и поставил новую колокольню (архитектор - Рейм), Л.А.Балин дал средства на поновление всех росписей и строительство хоров.

Владельцы Южских земель помогали храму не только средствами, но и предоставлением земельных угодий. Как говорит церковно-приходская летопись, храм располагал земельными и лесными угодьями, покосами, которыми пользовался церковный причт. При храме был большой церковный дом, в собственности псаломщика был другой дом, по соседству.

Известны имена 10 поколений священнослужителей храма:
1715 - Михаил Васильев, Андрей Семенов
1737 - Дмитрий Михайлов
1763 - Михаил Дмитриев
до 1824 - Аверкий Михайлов (1749-1824)
1824-33 - Петр Аверкиевич Люстров (ок.1796-1833)
1833-47 - Василий Федорович Шепелев (1800-1847)
1847-84 - Андрей Васильевич Миртов (1824-1899)
1884-1930-Евгений Павлович Алеев (ок.1860 - ?)
1929-39 - Виктор Александрович Покровский (ок.1870 - ?)
(?)1930-39 - Алексей Владимирович Протодьяконов.

Священник Алексий Владимирович Протодьяконов известен нам только по рассказам внучки Гайструк Варвары Александровны. С ее слов, он прослужил до закрытия храма в 1939 году (на фото 1915 г. он с супругой Варварой и детьми Александром, Николаем и Алексеем).

Наступило безбожное советское время, начались кампании по ликвидации церковных имуществ и закрытию храмов. В 1924 г. был закрыт соседний городской храм св. апостола Асинкрита, часть его святынь была передана Свято-Смоленскому храму. Энтузиазмом и самоотверженностью верующих Смоленская церковь почти до самой Отечественной войны сохранялась открытой, богослужения совершались до 1938 года включительно. В 1939 году она все же была закрыта. Бывший служитель причта Иван Пыренков возглавил комитет по расформированию церковных имуществ.

Во время войны на колокольне был устроен противовоздушный наблюдательный пост. Уже после ее окончания, в начале 50-х годов, сняли с петель двери, проломили окна и стены и, разграбив богатейший иконостас и великолепную старинную утварь, устроили машинно-мелиоративную станцию для ремонта тракторов и другой сельхозтехники. Здание церкви долго еще сохраняло свой благолепный вид, несмотря на варварское использование. В северной стене сделали два огромных пролома для въезда тракторов, на месте алтаря устроили мастерскую со станками. В пристройках организовывали разные склады, например, по приему кож, в сторожке - продуктовый, затем винный магазин.

Судьба колоколов неизвестна. Предположительно, один из них сохранился - колокол около двух пудов находится в пожарной части для сбора по тревоге при отсутствии электроэнергии. На колокольне видны следы расточки арочных сводов окон для пропихивания самого большого колокола (когда-то для помещения на колокольню). Колокола сбрасывали прямо по шахте колокольни, разобрав деревянные перекрытия. Во времена Хрущевских гонений была дана команда снести с вершины купола чугунный крест. Один из смельчаков забрался на самый верх, привязал к кресту стальной трос, нижний конец прикрепили к трактору. Когда взревел мотор, колеса машины стали рыть землю, крест же только немного согнулся. Таким памятником победы доброй христианской веры над легковесностью ниспровергателей святынь этот покосившийся крест оставался до 2001 года.

Вскоре пришло другое предписание: храм взорвать. Была создана комиссия по ликвидации храма. Когда просчитали количество взрывчатки, необходимой для сноса полутораметровых стен, оказалось, что взрыв в первую очередь снесет близлежащие деревянные дома. Идею со взрывом отложили. Около 1971-го года в ММС, расположенной в здании храма, произошло несчастье: одна из тяжелых машин во время ремонта сошла с места и раздавила о стену рабочего. Страшный крик слышали по всей улице. После этого случая рабочие стали отказываться от работы в здании храма, ММС перевели в Палех, и храм опустел. Замки на дверях скоро оказались снесены, храм стал притоном для юной шпаны. В 1972 году от костра, разожженного внутри, храм загорелся. Разбушевался страшный огонь, который уничтожил не только остатки росписей и алтарных преград, обуглились даже балки под самым куполом (на высоте около 17 м) и лопнула чугунная тяга (вторая, параллельная ей тяга промыслом Божиим сохранилась, т.к. в случае ее разрыва стены бы разошлись и купол обрушился бы внутрь). Сгорела вся стропильная система храма. Еще года два, как рассказывают жители, словно осенние листья с каждым порывом ветра с храма опадали листы железа. Вскоре обрушились своды алтарной части и шесть легких сводов трапезной.

Такой - сожженной и разгромленной – церковь простояла почти 30 лет. Местные жители разобрали по домам и участкам чугунные с литым узором плитки пола. Унесли почти все кованные решетки с окон (где сумели выломать). Разобрали бы и стены, да старинная известковая кладка не поддавалась советскому лому. Кирпичная изгородь однако не сохранилась. Уцелела церковная сторожка, в которой сначала жили обыватели, а потом был устроен винно-водочный магазин, закрывшийся около 1995 года. Кладбище, находившееся за сторожкой с южной и восточной сторон церковного здания, уничтожено полностью.

С 1939 по 1993-й годы в Юже никакой православной жизни не было. Верующие посещали храмы в п.Холуй или с.Красном Палехского р-на. В 1993-м году неподалеку от храма (200 м вниз в сторону центра города) из магазина устроили домовую церковь. Ее устроил по благословению Владыки и в ней служил иеромонах Варнава (?). Но при регистрации общины он не стал ее называть "Храмом Смоленской иконы", а зарегистрировал как "Приход св. апостола Асинкрита", имея ввиду взять хорошо сохранившееся здание церкви-богадельни в честь св. апостола Асинкрита. В 1995-м году он обращался к губернатору области с запросом о передаче здания в собственность церкви, но получил в 1996-м году отказ. Видимо, в то же время он и попросил в аренду пустовавшее здание нарсуда (Бывшая дача шуйского фабриканта М.А.Павлова в Гридино, перевезённая в Южу в 1925 г.). Тем временем, заброшенное здание магазина народ растащил на кирпичи (осенью 2000-го года были видны полторы оставшихся стены). С того времени Приход Асинкрита перебазировался в центр города в арендуемый молельный дом, где находится по настоящее время.

Роль катализатора в деле восстановления Свято-Смоленского храма на его историческом месте сыграли представители зарубежной церкви. В 1998 или 1999-м году они обратились к администрации района с просьбой передать им руинированное (после пожара 1972 года) здание Свято-Смоленского храма. Тогда-то благочинный Южского и Саввинского р-нов игумен Митрофан (Лаврентьев) и пообещал руководству взяться за восстановление. Он поручил своим духовным чадам из Южи заняться оформлением новой общины, связанной со Свято-смоленским храмом. В 1999-м году благочинный подыскал для восстановляемого прихода настоятеля, который стал готовиться к переезду в Ивановскую область. За 1999-2000 гг. инициативная группа мирян добилась регистрации общины в юридической палате, была изготовлена печать, произведены землеотвод и передача руин в собственность Ивановской епархии. 19 октября 2000 г. иерей Алексий Лихачев был назначен настоятелем восстанавливающегося храма.

9 декабря ему был выдан первый антиминс (для придела святителя Николая), а уже 19 декабря в здании сторожки, временно оборудованном под молитвенный зал, состоялась первая после 1939 г. Литургия. Храм стал оживать.

Однако для возрождения духовной жизни первостепенное значение имеют не камни и не стены, а та совместная жизнь и любовь о Господе, которая соединяет в одно целое сердца прихожан. Любовь к храму взывает к увековечиванию памяти тех, кто бережно сохранял его для нас, кто молился и трудился в нем. Мы разыскали представителей старшего поколения, которые помнят о том периоде Свято-Смоленского храма, когда там еще кипела духовная жизнь.

Представляем на суд читателей их незамысловатые воспоминания, которые, возможно, со временем составят своеобразную «книгу памяти».

Мусатова (Авдошина) Зоя Михайловна, 1919 г. рождения. Проживает в г. Южа.

Отец семейства Авдошиных – Михаил Михайлович(ок.1887-1965 гг.), был работником торговли, мать – Анна Алексеевна (1893-1957 гг.), урожденная Хохлова.

Зоя Михайловна помнит себя прихожанкой храма примерно с 1925 года. Сестры Авдошины Зоя и Лида (1917-2002) ходили на исповедь к о. Евгению, и вся семья у них была верующая (Лидия в замужестве носила фамилию Розанова и скончалась в Ташкенте). Зоя Михайловна не может точно сказать, каким батюшка был из себя внешне (вроде бы не толстый, борода не особенно длинная). Но он был внимателен к детям и строг, иногда даже покрикивал на ребятишек: «Говори правду!»

Алтарником в храме был Иван Александрович Пыренков, проживавший недалеко от храма (4-й дом по четной стороне нынешней Старой Южи). Впоследствии он (видимо, в начале 30-х годов) отрекся от Бога и Церкви, вступил в члены партии. После закрытия южского храма он как никто другой способствовал его разорению. Долгое время Пыренков работал начальником топливного отдела Южской прядильно-ткацкой фабрики. В первом доме от угла (ныне участок дома №10) жил сын церковного дьячка Петр Павлович Никольский. Следующий большой дом был казенным, его занимала какая-то советская контора, а через дом (ныне №14) жил о. Евгений. Выселенный из церковного дома, он сам построил для семьи домишко о 3-х оконцах на месте дома Павла Николаевича Никольского, церковного дьячка. Хозяева дома № 14, разделенного на две половины, жившие в нем с начала 60-х, вспоминают рассказ своих предшественников, у которых они купили дом, что в одной половине, окнами на храм, жил священник, а в другой – его помощник, дьячек.

Хор в храме пел очень красиво, певчих было много. В церковном хоре пели дядька и тетка Зои Михайловны, родные брат и сестра ее матери, Хохловы Василий и Мария Алексеевичи. Их отец Алексей Александрович Хохлов, дедушка Зои Михайловны (она дедушку не помнит, знает по рассказам) работал кучером у А.Я.Балина, хозяина фабрики. Он скончался около 1923 года, похоронен на старо-южском кладбище. Его супругу звали Ирина Иасоновна, урожд. Смиренская (сконч. ок.1943 г.). Мария Алексеевна Хохлова, певшая в хоре в девичестве, уехала из Южи в Москву учиться на врача в 1924 году, там вышла замуж за однокурскника, Николая Овчинникова (кстати, она пела потом и в московских храмах). После окончания молодые уехали в Елец, оба работали врачами и в зрелый период жизни приняли монашество (их имена в постриге схимонахиня Мариамна и схиархимандрит Нектарий). Оба похоронены в Ельце. Дядя Зои Михайловны Василий Алексеевич Хохлов взял замуж Софию Павловну из рода Никольских. Их потомки до сих пор живут в Юже.

Деталей убранства храма Зоя Михайловна не помнит, но свидетельствует, что там было очень красиво, детское воображение поражал огромный иконостас. В храме было много старинных икон. Отопление было печное. В центральном Смоленском приделе печь была слева от входа, были печи в правом и левом приделах.

Престольным праздником в Старой Юже был день Святой Троицы. Жители выносили на улицу столы, покрывали белыми скатертями и ставили угощение для духовенства, которое крестным ходом шло освящать поля. Рубили березки и ставили около каждого дома, украшая их лентами, цветами, игрушками.

На Пасху большая служба проводилась в летнем Смоленском приделе. После нее освящали куличи. Столы для освящения ставили прямо в центральном приделе. У детей на Пасху была своя игра: катание яиц. По земле проводили черту, к ней каждый клал свое крашеное яичко. Игроки находились от черты на определенном расстоянии. Играли небольшим мячиком, который легким подталкивающим ударом надо было направить к черте с яичками. Какого яичка коснется твой мяч, такое считалось и выигранным. Еще в честь праздника запекали окорока, делали пироги, ходили друг к другу в гости. Куличи пекли очень крупные.

Что было в середине и конце 30-х годов, Зоя Михайловна не знает, так как примерно уже в 1931-32 гг. детям в школе стали строго запрещать посещение церкви, и для избежания неприятностей она перестала ходить в храм.

Рузгис Валерий Антонович, 1926-2010, похоронен на городском кладбище г. Южа.

Валерий Антонович – сын фельдшера Антона Юрьевича Рузгиса (происхождением прибалт) и Екатерины Павловны (урожд. Никольской). От первой супруги (скончавшейся в 1920 г.) у отца остался старший сын - Авенир, а в 1929 году у них еще родилась дочь Эвелина. Антон Юрьевич сначала работал фельдшером в д.Черемисово, а супруга, после окончания епархиального училища во Владимире, - учителем начальной школы в Зименках. За отказ войти в колхоз в 1929 г. Антон Юрьевич был подвергнут аресту и лишению свободы, вернулся через год.

Семья переехала в Южу в 1931 году, до того недолго жили в селах Мугреево-Дмитровском и Груздево. Дедом Валерий Антоновича по матери был дьячок Свято-Смоленского храма Павел Петрович Никольский. Его супруга Елизавета Николаевна, урожд. Смиренская, Валерина бабушка, – тоже священнического рода. Павел Петрович- сын священника, служившего в Святоезерском монастыре (ныне п. Мугреевский). Смиренские же родом из с. Бородино Гаврило-Посадского района.

Настоятелем храма в то время был о. Евгений. Это был пожилой представительный мужчина. Говорил всегда очень спокойно, рассудительно. Но Валерий Антонович не помнит особой дружбы между Никольскими и домом настоятеля. Семья деда больше общалась с другим священником – из с. Малая Ламна. Валерий Антонович вспоминает один случай из детства, когда в 1930-м году 4-хлетним мальчиком он стал кататься на плоту на Кашинском пруду (с. Груздево), и их с 5-летним товарищем понесло к мельничной запруде. Детей спас священник Покровского храма, который сбегал и принес длинную жердь, сумел ею зацепить плот незадачливых путешественников и подтянуть их к берегу. В.А. вспоминает, что в Груздеве был прекраснейший колокольный звон, намного превосходивший староюжский. Звонарь в Груздеве был одновременно церковным сторожем и дожил почти до 100-летнего возраста.

В 1931-32 гг. Антон Юрьевич строил себе дом на Постройке (район в г.Юже), а его семья жила у родственников – в доме Петра Павловича Никольского, дяди Валерия Антоновича по матери. Валерий Антонович лично не знал деда по матери Павла Николаевича, он умер рано, в 1912 году, и был погребен при Смоленской церкви недалеко за сторожкой. В сторожке тоже жили работники храма – сторож с семьей, он же звонарь. Семья Павла Петровича была очень большой, он имел 11 детей. Вдова Павла Петровича Никольского, бабушка В.А.Рузгиса, Елизавета Николаевна прожила еще долго и скончалась в 1942 г., погребена на нынешнем городском кладбище. Она была высокой статной женщиной, строгой в обращении с детьми. Заставляла их всегда молиться перед сном, при этом медленно поминать всех домашних по именам. Усадьба Никольских была примерно на месте дома № 16 в с. Старая Южа (по современной нумерации). До раскулачивания у Никольских было большое хозяйство – лошадь, корова, овцы, свиньи, а в начале 30-х от этого богатства еще оставался пчельник.

В это время у Петра Павловича были неприятности. Идя по стопам отца, он служил при Свято-Смоленской церкви дьячком. При этом он имел высшее образование и работал в начальной школе в Старой Юже (это бывшая церковно-приходская школа, ее здание и поныне стоит посреди Талицкой дороги в 200 м ниже перед храмом). Еще в 1928 году власти запретили ему совмещать работу учителя со служением Богу, и Петр Павлович был вынужден уйти из числа работников храма. Потом вообще запретили ему посещать церковь. Петр Павлович перешел работать учителем литературы в 1-ю южскую школу, но и там продолжалась травля за его церковное происхождение. К тому же Петр Павлович продолжал заниматься (видимо, неофициально) с детьми из староюжской начальной школы музыкой и церковным пением. Валерий Антонович помнит, что дети, ученики Петра Павловича, тоже пели в церковном хоре в Смоленском храме.

Валерий Антонович помнит и супругу Петра Павловича – Ольгу Ивановну, она тоже была священнического рода, работала учительницей начальных классов. У них были дети: Юрий (1920 г.р.) и Руфина (1926 г.р.). В 1932 г. Петр Павлович уехал из Южи в Сейму (Нижегородская обл.), и там работал директором общеобразовательной школы, а в 1953-м переехал в п.Тучково Московской области, заняв там тоже должность директора в лесной школе. Похоронен в п.Тучково.

Как уже упоминалось, при Свято-Смоленском храме было кладбище, на котором хоронили до середины 20-х годов. Оно тянулось по южной стороне храма до самого Кошкуркинского колодца (ныне это небольшой пруд напротив дома № 18 в Старой Юже). Скорее всего, это было кладбище для церковнослужителей, потому что в 60-е годы при строительстве железнодорожной ветки Южа-Балахна, рядом с тем местом, где она пересекает талицкую дорогу, был найден череп из старого захоронения. По воспоминаниям старожилов, за околицей Южи, если идти по Родионовской дороге, начиналось старинное кладбище, на котором захоронения совершались еще в начале XIX века. Дорога называлась Родионовской по селу Родионово, находившемуся в 10 верстах от Южи, если ехать на Мугреево (возле развилки на Мыт и на Мугреево). История села поучительна для нас: его жители имели дурную славу. Они обворовывали крестьян соседних сел и грабили путников, возвращавшихся с Южского базара. Засаду устраивали у Крашенного моста через болотце. Родионовцы не ладили и между собой, поджигали друг другу дома, деревня хирела. А во время Отечественной войны они сожгли последний дом, после чего недобрая деревня сгинула с лица земли.

В начале ХХ века староюжских жителей уже хоронили на том кладбище, от которого остались березы (за разобранным ныне магазином недалеко от трансформаторной будки). Кладбище при храме стали разорять уже после закрытия церкви, старинные надгробные плиты и кирпичную ограду местные жители растащили в 50-е годы. Плитами укрепляли фундаменты, некоторые из них были перевезены на современное городское кладбище.

Конечно, запомнились праздничные службы. Рождество Христово сохранилось в памяти меньше, потому что до 1936 года елки в стране были строго запрещены как идеологическое наследие царской России. Валерий Антонович помнит, как отец тайно приносил домой елку, как они глухо закрывали шторы, чтобы ни один глаз не видел, как они празднуют Рождество. Храм весь был теплым, поэтому зимние службы тоже служились в Смоленском приделе. Самой торжественной была ночная служба на Пасху. Электрогирлянду на колокольне, видимую на дореволюционной фотографиии, Валерий Антонович не помнит, видимо, ее тоже запретили включать по идеологическим соображениям. После службы ставили столы и освящали пасхи и куличи. Большой по составу хор с участием детей пел впереди на правом клиросе, возле самого иконостаса.

Пескарева (Минеичева) Валентина Ивановна, 1928 г.р. Прож. в г.Южа.

Ее отец Иван Матвеевич Минеичев (род. в феврале 1888 г. в с. Лучкино), в 1920-30-е годы был певчим и, возможно, чтецом в храме Смоленской иконы Божией Матери в с. Старая Южа. Супруга его – Анна Ивановна, урожденная Маркева (22.09.1890-19.01.1970), место рождения – с. Лучкино. Отец Ивана - Матвей Трифонович, выйдя на пенсию, также работал при храме в Старой Юже сторожем.

Иван Матвеевич прожил нелегкую жизнь, во время Первой мировой войны попал в немецкий плен (около 1915 г.), пробыл там 4 года. Вернулся домой в 1920-м году и стал работать в храме. Иван Матвеевич обладал прекрасным голосом – басом, знал наизусть все церковные песнопения. После закрытия храма в 1939 году он перешел в хор Введенской церкви в с. Холуй, где пользовался уважением служителей и любовью прихожан. В Юже продолжал слыть знатоком церковных обычаев. В связи с отсутствием в Юже священнослужителей к нему всегда обращались за помощью для православного погребения, и он никогда не отказывался проводить покойника. Иван Матвеевич умер 1 июня 1972 года, отпет в храме с. Холуй, похоронен на гор. кладбище в Юже. Весь холуйский церковный хор вышел с надгробными песнопениями ему навстречу, когда его тело привезли в Холуй для отпевания. У Ивана Матвеевича было много церковных книг (видимо, забрал из храма богослужебную литературу). После его кончины эти книги взяла старшая дочь Мария.

Всего у Минеичевых было в семье 6 детей: Мария (1912 г.р.), Василий (1914 г.р.), Константин (1922 г.р.), Александра (1924 г.р.), Анна (1926 г.р.) и Валентина, чьи воспоминания мы приводим. Доныне в ее доме сохранялось методическое пособие, применявшееся Иваном Матвеевичем для воспитания детей – отпечатанная в Киеве в 1911 г. картина «Жизнь трудолюбивого человека», на которой изображены важнейшие моменты и характерные ситуации из жизни честного труженика-христианина, например, гостеприимство, благочестие, участие в делах села. Отец поучал детей сравнением этих картин с жизнью ленивого человека, которую он для них даже и не стал покупать.

Трусова (Каленова) Любовь Владимировна, 1928-2006, похоронена на г.к.г.Ю.

Люба помнит Свято-Смоленский храм в Старой Юже с возраста 6-7 лет, куда ее всегда водила бабушка Каленова Александра Ефимовна, урожденная Баландина (годы жизни примерно 1875-1934). Александра Ефимовна приехала в Южу в 1917 году с Дона, где казаки жестоко расправились с ее близкими родственниками за симпатию к красным. Стала работать на фабрике, растить детей: Веру (мать Любы, 1904 г.р.) и Олега. Дети к тому времени были уже подростками, людьми верующими. Олег Матвеевич уже взрослым алтарничал в Холуйском храме.

Когда храм в Старой Юже закрыли, Любе всего-то было лет 10-11, и обстановку в церкви она помнит только в общих чертах. Осталось одно впечатление, что в храме было очень красиво, много старинных икон и прекрасное пение хора. Храм был для нее свой, родной, потому что в хоре участвовали двоюродные сестры бабушки – старые девы Баландины: Нюра и Мария. Дело в том, что со временем в Южу перебрались с Дона разные родственники – бабушкин брат Баландин Ефим Ефимович (около 1920 г.), и их упомянутые двоюродные сестры Баландины Мария и Анна Федоровны (в 1928 г.). Ефим Ефимович отличался грамотностью, и его послали в Шую на обучение на руководящую должность. Но он поступил в какое-то духовное учебное заведение и вскоре вернулся священником, стал служить в Холуйской церкви. У Ефима был сын Сергей, который на фронте Отечественной войны потерял ногу. Он тоже прислуживал в Холуйском храме. А сестры Баландины,как выше было сказано, пели в церковном хоре в Старой Юже. Они ради Бога сохраняли себя в девстве, целиком посвящая свою жизнь церкви и молитве.

Еще у них была младшая сестра, по словам Любовь Владимировны Анюта, которая долгое время работала в няньках у отца настоятеля (имени священника не помнит, дом его был напротив церкви). Мать девиц Баландиных Аполлинария Баландина умерла в 1937 году, вот их и подкармливали при храме. После закрытия храма в 1939 году священник уехал, вероятно, в Нижний Ландех, с его семьей уехала и Анюта. Вернулась она в Южу в конце 50-х годов, уже в зрелом возрасте, замуж так и не выходила, всю себя посвящая Богу, а батюшка из Ландеха ее не забывал и высылал ей каждый месяц немного денег. Анюта скончалась в середине 90-х годов.

Любовь Владимировна вспоминает еще одного человека, трудившегося при храме – это уборщица и сторож Пенишева Маруся (1903 г.р.). Она жила все время при храме в церковной сторожке. Она осталась после смерти матери сиротой, батюшка из жалости пустил ее жить при храме, и она так и осталась жить при церкви до самого ее закрытия, помогала, чем могла. Маруся всегда пускала к себе в сторожку на ночлег паломников, приходивших поговеть и причаститься в Южу из дальних деревень. После закрытия храма она продолжала жить в сторожке, и только после окончания войны, уже наверное в 50-е годы, власти ее из сторожки выселили и устроили там кооперативный магазин. Маруся осталась жить в Старой Юже, жила в крошечном домишке о двух оконцах неподалеку за храмом. Скончалась в начале 90-х годов.

Еще при храме работала некая старая женщина Нюра. После закрытия храма она хранила церковные ключи. Когда большевики потребовали у нее выдать ключи, чтобы разорить храм, она отказалась это сделать. За сопротивление власти ее посадили, и она больше не вернулась, умерла в заключении. Любовь Владимировна помнит, как снимали церковные колокола, было это в страшные годы Отечественной войны, примерно в 1942 году. Вообще звон в Юже был сильный, один колокол был очень большой. В иные дни южский звон слышали в Нижнем Ландехе. По распоряжению властей 4 мужиков поднялись на площадку звона, разобрали под колоколами перекрытия и размотали цепи, которыми колокола прикреплялись к балкам. Сбрасывали прямо по шахте колокольни. Падая на землю, колокола разбивались. Запомнились старинные буквы и кресты, отлитые на стенках колокола. Осколки погрузили на грузовики и отвезли, видимо, на переплавку для нужд фронта.

В начале 50-х площадка перед храмом стала излюбленным местом гуляний молодежи. На площади у храма допоздна горел фонарь, единственный в округе, и под его светом собирался весь «цвет» Старой Южи, пели, играли, общались. В храме к тому времени все было разграблено, решетки на окнах выломаны с корнем. Рамы выставлены, двери сорваны или нараспашку. Растащены были не только утварь и иконы, но даже алтарные преграды и каркасы. Как-то, зайдя под колокольню у входа в трапезную часть церкви, Люба почувствовала какой-т о бугорок в земле, ковырнула ногой и наклонилась – это был медный крест, распятие, около 14 см длиной (очевидно, или осколок навершия хоругви или какого-нибудь кивота). Она бережно хранила его у себя в доме до самой старости, и на 210-летний юбилей Свято-Смоленского храма передала его Приходу.

Сальникова Татьяна Владимировна, 1924-2011, похоронена в Ставропольском крае.

Ее дед по матери – Василий Никонович Починин был старостой (должность, напоминающая завхоза) Смоленской церкви в Старой Юже. Родился он в 60-е годы XIX века в д. Нефедово. До первой мировой войны он был офеней, ходил с товаром в Саратовскую губернию. Старостой храма стал после возвращения с первой мировой (германской) войны, будучи к тому времени дважды кавалером георгиевского креста. Его супругой была Мария Егоровна, урожд. Постнова, из той же дер. Нефедово. У них было 6 детей: Василий, Федор, Михаил, Любовь, Анна и Варвара. Татьяна Владимировна помнит, как они тайно от учителей бегали в храм, потому что власти запрещали детям ходить в церковь, учителя за это сильно ругали.

Василий Никонович прожил долгую жизнь, работал при церкви до глубокой старости. Только после кончины супруги (ок. 1938 года) он переехал на жительство к детям в дер.Реброво и тогда ушел на покой. Скончался перед Великой Отечественной войной, в конце 40-го или начале 41-го года. Погребен на городском кладбище, могила не сохранилась.

Из дневника Ивана Петровича Трусова (дневник за 1965 –1973 гг.)

Родился в 1892 г. в дер. Кожевниково Груздевской волости Вязниковского уезда, проживал в селе Старая Южа с 1938 г. При прочтении его записей необходимо учитывать его атеистическое мировоззрение, незнакомство с подлинно церковной традицией и скептическое отношение к духовенству. Слова «бог», «библия» и т.п. оставляем со строчной буквой, как в оригинале, хотя это даже безграмотно.

(с.36) Церковь. Среди села Старая Южа стоит еще церковь, но она закрыта в 1939 году. Закрыта она была с целью организовать в ней колхозный клуб, ясли, правление колхоза, но Исполком районного совета забрал ее в бюджет района, и колхозу взять за себя было непосильно. Некоторое время она стояла в бездействии, потом была продана райпотребсоюзу, который в ней устроил гараж и сырьевой склад кож. Осенью 1965 году в районе была организована «Машинно-мелиоративная станция», и церковь была передана ей. Сейчас в ней тоже гараж тракторов и кузница ММС. Cейчас церковь в большом запустении. Стены снаружи облупились, колокольня тоже облупляется и облицовка обваливается. Кресты как на церкви, а также на колокольне до сих пор не сняты. Был разговор, что колокольню предполагалось летом 1965 года уронить, но пока это так и осталось предположением.

(с.47) За 50 лет советской власти многое изменилось и в быту, культуре, а главное изменился сам человек, изменились обряды, изменилось все в жизни людей. Об обрядах прежде, т.е. 50 лет назад, и теперь, об актах рождения, бракосочетания, похоронах, праздниках следует несколько сказать. Рождение: Родились люди все также как и теперь, с той лишь разницей – теперь в больнице с врачами, а тогда в особенности в деревне сплошь и рядом в бане и со знахаркой бабушкой. Крещение обязательно у попа, имя ребенка зависело сплошь не от родителей, а от попа, какие в этот день по (с.48) святцам (библии) бывают святые именинники. Слово именинник осталось в употреблении у многих и теперь. Например, говорят: «Что это такая пирушка у соседей?» «Мянины справляют». Как справляют, т.е. оформляют день рождения ребенка теперь – общеизвестно, только имя ребенка назвать, зависит целиком от родителей, да необязательно крестить. А еще есть такое, что тащат и к попу, если где такой сохранился.

(с. 49) Вот старая дореволюционная свадьба, лет семьдесят назад. (с.53) Венчание происходило преимущественно в воскресенье, если рядом с воскресеньем случается другой какой праздник, то в тот день. В среду и пятницу поп не венчал, не говоря уже о постах. В день венчания примерно часов в 11 собираются все родные и приглашенные жениха, составляют поезд – кортеж. Летом – на тарантасах, а зимой на санках (каких теперь нет в обиходе). Когда поезд построился головой, куда надо ехать, дружка с иконой в руках обходит поезд кругом три раза и подает команду – с Богом, в путь! Поезд отправляется за невестой… Поезд отправляется в церковь совершать венчание, при чем жених и невеста до церкви едут на разных лошадях, и только когда свахи собрали невесту к венцу окончательно, а это происходит в отдельном помещении или в сторожке при церкви, или в доме близ церкви у соседей, и тогда жених за руку ведет свою невесту в церковь к венцу, к попу для бракосочетания. На левой стороне церкви, т.е. в помещении, где происходит моление, устанавливается аналой или, по-теперешнему, трибуна, на которую кладется инструмент, требуемый при венчании, крест, евангелие. В церковь тоже жених и невеста запросто не войдут – какая-то из свах, главная сваха, расстилает у аналоя белый платок, и тот, кто из сочетающихся первый вступит на платок, тот и будет верховодить в жизни. Но это не закон, а причуда, поверье.

(с. 56) Религиозные праздники. Справляют и религиозные праздники, и иногда целыми селениями, не только в деревнях, а и в городе, например: вот десятки улиц (кряж) за мостом озера Вазаль, включая село Южу, празднуют Троицу (июнь месяц). Наверное, Троица для этого кряжа населения осталась как наследие от села Южа, т.к. земля этого кряжа принадлежала крестьянам Южи. Население, прилегающее к фабрике, празднует Успение. Откуда пришел этот праздник, едва ли от самых старожилов кто сможет объяснить, ведь ранее, в давно прошедшие годы, т.е. до возникновения фабрики, на месте, которое принято называть «новая деревня», теперь ул. Революции, был лес, и никакой деревни (с.57) там не было. По всей вероятности, первый житель этой Новой деревни приехал из какой-то деревни этой округи, где был престольный праздник Успение. Часть населения этого большого кряжа празднует Преображение. Это – Преображенская слободка, здесь до возникновения фабрики тоже не было никакого населенного пункта, был лес. Есть в этом кряже и еще население, которое празднует Вознесение. Это – улица «Серп и молот», бывшая деревня Омелово, эта деревня существовала до революции. Справляют эти праздники в большинстве своем люди по религиозности, а заодно с ними и более молодое поколение, но только уже не для бога, а для пьянства.

В деревнях района, конечно, религиозные предрассудки держатся еще пока, но только как предрассудки, а веру в бога безусловно потеряли если не все, то многие. Молодежь, конечно, в деле религии вовсе ничего не понимает и понимать не хочет, но на праздник гуляет. (с.58) В деревнях празднование религиозных праздников происходит и теперь по-старому, а праздников этих в деревнях много, например, начиная с весны: Троица, Духов день, Владимирская икона божьей Матери, Восьмая пятница, Боголюбовская, Петров день, Казанская икона божьей Матери, Ильин день, ранней весной Вознесенье. Смоленская, и так дальше к осени, Успение, Воздвижение, Казанская осенняя, Покров и многие-многие другие. А празднуется каждой деревней или несколькими деревнями только один раз в году, но у некоторых два праздника, один с весны, другой осенью.

Библейские праздники, Покров, Рождество, Благовещение, Вербное воскресение, Пасха празднуются всеми православными верующими совместно, то есть повсеместно, в них ходят в гости только близко родные и для них не припасаются, как к престольному празднику, с яствами и вином.

Престольный праздник в дореволюционные годы проводился чинно и без большого пьянства. Родные издалека приезжают на лошадях со всей семьей (если зять с детями). Когда собрались все званные, садятся за чай и выпивают по две-три рюмочки. Чтобы вино пить из чайных стаканов – в то время было не слыхано. Даже граненых стаканчиков, какие есть теперь, - не было в обиходе, рюмка несколько меньше теперешнего стаканчика. После чая мужчины и женщины, которые не заняты малыми детями, выходят на заваленки или какую лужайку, и ведут беседу (с.59) о житьи-бытьи, обмениваются мнениями о урожае и т.д. Среди дня обед, обязательно из нескольких блюд. После чая идут на гулянье, если в деревне такое есть, а если нет, молодые уходят в недальнюю деревню, где есть гулянье. Драки во время гуляний почти исключаются или бывают очень редко. В конце гулянья, если это летом – собирается круг (основка), где поются протяжные песни. Песни пели без гармошки, игроков в то время было очень мало, да и гармошка была только тальянка, на ней выразительно, правильно не каждую песню можно было сыграть. После круга гости, если есть возможность, остаются ночевать, праздновался праздник обязательно два дня. Такая традиция осталась и до наших теперешних дней в такие праздники как 1-2 мая, Октябрьский. (с.60) В старину отгащивали друг у друга в престольные праздники. Такие празднества как крестины, именины, в те времена были доступны только некоторым, в крестьянстве такое – не знали, да если бы и знали, это было бы например, нашему отцу не по плечу.

(с.61) О вере в бога и безверии. Говорят, что теперь стали люди безбожниками, раньше – речь идет о дореволюционном времени – будто бы все свято верили в бога и свято выполняли все обряды церкви. Правда ли это?
Нет, не правда, не все верили в бога и в условии крестьянства, деревни, да и города. И теперь, вот уже проходит пятьдесят лет революции, и тоже не все не верят, даже и среди молодежи. Вообще-то, чтобы верить в бога, что-то нужно знать, и не верить – тоже что-то надо знать.

Вот в старое дореволюционное время с этим вопросом – верить или не верить – было трудно разобраться, особенно в деревнях, в глуши от городов, от уклада городской жизни. Теперь с этим вопросом легче добраться до истины, есть бог или нет его. Раньше было так, если и не ходил мужик в церковь, не справлял религиозных обрядов, таких, без которых можно обойтись, как исповедание и причащение, соседи знали, что сосед не ходит ни к обедне в церковь, в любой и большой религиозный праздник, не причащается, не исповедывается, но такого тогда не считали безбожником. А ведь таких было и среди мужиков много, тогда это непосещение церкви приписывали тому, что у него якобы не в чем было, (с.62) как говорили, выйти в люди. По моему, это было не так, просто мужик не признавал ни черта, ни бога, только это не выражалось в речах, в разговорах.

Мой отец Петр Яковлевич был религиозным мужиком, он редкое воскресенье не был в церкви, а если по какой-либо причине не приходилось ему быть в церкви, то он во время обедни читал псалтирь, тихонько напевал псалмы, стихи, молился, и во все время, как идет обедня, не ел, не ела и вся семья. Молился на сон грядущий, молился встав ото сна, когда, встав ото сна, будет умываться, умывальник перекрестит. Выйдя на улицу, как встанет ото сна – перекрестится на четыре стороны.

Нас детей – хотя силой не заставлял проделывать все это, но уже поскольку велось такое отцом, то и семья придерживалась некоторых положений. А вообще с жизнью, с достатком у отца что-то не ладилось, жил бедно, хотя и не был пьяницей, бог помогал ему за все ему от отца дани – плохо. В последствии из нас вышли атеисты, нам что-то не привилось такое усердие к богу как отца.

(с.63) Несколько слов о исповеди и причащении, когда такое было обязательным.

Обыкновенно, если человек не женится и не умирает, то и исповедь, как акт чего-то задерживающий, не обязательна. Но поп на Пасхе, когда обходит по домам с иконами и славит Пасху, все равно возьмет деньги за исповедь за всех членов семьи, а такие данные о составе членов семьи у попа имеются. Имеется у него и такое за исповедь, не помню как дорого, примерно 2 или 3 копейки с души, при чем тут же напомянет, что у тебя такой-то член семьи на исповеди не был.

За Пасху у попа собиралась солидная сумма денег, с нашего дома платилось попу за Пасху вместе с исповедниками примерно тридцать копеек. Приход – так назывались те деревни, которые обслуживал поп, если два попа, то деревни распределялись между ними. Это и называлось приходом. У нашего попа было в приходе восемь деревень примерно сто домов с населением 300-350 душ. Сумма денег - тридцать-тридцать пять рублей, и с каждого дома взималось – каравай хлеба. Это примерно сто караваев, а караваи в ту пору были не то, что теперешняя буханка, чуть потяжелее.

Пасхальный доход, да и всякие доходы, делились с дьяконом, если такой имеется, и причтом – дьячок, пономарь. Но было у них установлено свыше, как делить доходы: попу половину, дьякону – четвертину, а всему причту – что осталось.

(с.132) Село Старая Южа на декабрь 1971 г. Всего дворов село Старая Южа имеет 54. В селе имеются дома, построенные около 80 лет назад, таких домов 9. Старых дореволюционных фамилий село имеет только 6, проживающих в 22 домах. Это фамилии Москвиных – три дома, Смирновых – 7 домов, Таловых – 6 домов, Корышевых – два дома, Земцовых – два дома, Пыренковых – из всей фамилии в селе осталась одна Варвара Александровна, жена старшего брата из троих братьев. И последняя фамилия – Никольских, одна Нина Павловна Никольская, по роду Никольских не измененная фамилия.